Михаил Боярский: «Просыпаюсь в подвале гастронома…»

— «Две звезды», «Звезды на

льду»… Впечатления от судейства в последнем?

— Я был потрясен, как здорово

катаются мои коллеги! Я бы так не смог.

— А в «Двух звездах» вам выпало петь с

Заворотнюк…

— Приезжаю в Москву. Меня срочно находят: «Михал Сергеич, сегодня

съемка, ваше знакомство с Бутырской!» Это еще летом было. «Здрасьте, я Михаил!». Она тоже

представилась. «Нам, — говорю, — петь вместе!». Нам кричат: «Камера уже работает. Садитесь

на скамейку, продолжайте диалог». «Как же мы будем петь? — спрашиваю ее. — Мы же никогда с вами не

пели!». Она: «Ничего, что-то придумаем. В процессе репетиций».
Только я настроился на

дуэт с Бутырской, как объявляют: «Нет. Будете петь с Леной Кориковой, такой красивой блондинкой!».

Потом: «К сожалению, Лена в Америке». И предлагают: «Михал Сергеич, вы же опытный человек —

выбирайте сами!». А откуда я знаю, кто как поет? И нужен же непрофессионал в вокале. Выбирать не стал. И

тут вдруг новость: «Будете петь с Заворотнюк!».

— Вы хоть знали, кто это

такая?

— Видел в сериале про няньку. Лично знаком не был. А потом — снежный ком.

Репертуар, который мы выбирали с Бутырской, не подходит Насте. Ладно, взяли что-то из Агутина с Варум. Я

приехал на репетицию. В песне слов — море, я учил-учил, разобрал все интервалы. Но Насте оказалось петь

высоко. Опустили. Теперь мне низко… Я предлагал «Битлз», композицию из четырех песен. Но

мне объявили: «Теперь запрещено петь по-английски!»…

– Вас часто

приглашают выступать в «сборных» концертах, на одной сцене с попсовыми звездами. Вам комфортно в

такой компании?

– Не жалуюсь. Хотя, конечно, моя музыка – это своеобразный

жанр актерского пения. Им владели и владеют очень немногие люди. Мэтры жанра – Высоцкий, Миронов.

Естественно, такое творчество сильно отличается от того, что предлагает публике эстрада. Может, потому-то мне

и все равно, с кем выступать на одной сцене. Делаю свое дело и никого не осуждаю, поскольку знаю, как непросто

достается хлеб артиста. Я же, даже на эстраде, не певец, а драматический актер.

— В

принципе вы верите в дружбу мужчины с женщиной?

— В дружбу между мужчиной и женщиной верю

мало. А вот партнерские отношения, когда делаем общее дело… Почему бы и нет? У меня, например, такие

отношения с Соней Ротару.

– А никогда не хотелось попробовать самому написать песню?

– Нет, что вы, никогда не пытался и не собираюсь. Просто не вижу смысла делать то,

в чем я дилетант.

– А что Михаил Боярский слушает для собственного удовольствия?

– В последнее время почти исключительно классику.

– Какая

музыка чаще всего звучит в вашей машине?

– Моцарт, Рахманинов, Чайковский.

– Как складываются ваши отношения с автомобилями?

– Я автомобилист

бывалый, с 30-летним стажем. Но совсем не лихач. Стараюсь ездить аккуратно и по правилам. Хотя, признаться,

попросит кто правила рассказать – не смогу. За столько лет все уже как-то подсознательно стал делать,

автоматически. Раньше, когда я только сел за руль, машины были исключительно отечественные. Из них хотелось

выжать все возможное, посмотреть, на что наша техника способна. Тогда лихачил и нарушал. А теперь, когда можно

себе позволить ездить на хорошей мощной машине, выжимать как-то расхотелось. Тем не менее, и наши машины тоже

вполне меня устраивали. Я довольно долго ездил на «Ниве», даже после того, как попробовал

иномарки.

– У такого добропорядочного автолюбителя, наверняка, добрые отношения с

ГАИ?

– Это да. Я, честно говоря, в Питере порой даже права с собой не беру. И так

все знают. Иногда останавливают просто пообщаться, я не против, когда не спешу.

– А

вы часто куда-то спешите?

– Сейчас уже гораздо реже. Не так много работаю.

Телевизионные съемки бывают, концерты. Но загружен я сейчас не очень сильно, и это меня даже радует.

– А в кино сниматься предлагают? В сериалах?

— По поводу сериалов могу

сказать, что есть такие, сняться в которых почел за честь, например, «Идиот» по Достоевскому. Но

подавляющее большинство теперешних многосерийных лент подразумевает наличие лишь двух типичных образов –

мента и бандита. Ни под одну из таких ролей я, к счастью, не подхожу. Я считаю, что сниматься в кино может

каждый. К сожалению, большинство актеров в сериалах именно снимаются. Я же предпочитаю не сниматься, а играть

в кино.

– Многие актеры и сейчас вполне успешно снимаются в рекламе. Вам не хотелось

бы заняться подобным «творчеством»?

– Меня очень удивляет то, что в

рекламных роликах, причем не высшего качества, снимаются люди известные и уважаемые, более того, далеко не

бедные. Мне не понятно, для чего они это делают. Лично у меня реклама вызывает раздражение. Я не представляю,

чтобы в рекламе снимались, например, Высоцкий или Алиса Фрейндлих. Для меня сниматься в рекламе –

неприемлемо. Я и телевизор-то практически не смотрю.

– А что вас по-настоящему

интересует?

– По-настоящему меня волнуют только вопросы: Откуда? Зачем? Куда?

– Это вы о жизни и смерти?

– Угадали. Ответы я пытаюсь найти у

философов. Читаю Ницше, Шопенгауэра, Сократа, Платона.

– Некоторые пытаются найти

ответы с помощью религии. Вы себя к таковым не причисляете?

– Почему же нет? Чем

дальше, тем больше ощущаю себе верующим человеком. Я православный, крещен. Считаю, что рано или поздно каждый

обращается к Богу.

– Согласно библейским законам, профессия актера, лицедея,

греховна. Вы так не думаете?

– Я об этом знаю и считаю это утверждение совершенно

справедливым. Единственное, чем я попытаюсь оправдаться, – тем, «что чувства добрые я лирой

пробуждал». Потому стараюсь играть как можно лучше и с помощью своей профессии доносить до людей вечные

ценности и непреложные истины.

– Как вы относитесь к титулу «главный мушкетер

страны»? Он ведь уже более четверти века вас преследует?

– Знаете, я к нему

привык, можно даже сказать, сроднился с ним. А куда деваться, у большинства настоящих актеров есть такая

роль-титул: Бабочкин для всех и всегда – Чапаев, Коренев – человек-амфибия, я –

д'Артаньян.

— Раньше: «Один за всех и все за одного», а теперь

— нет прежней дружбы…

— Наоборот, я жизнью очарован! Мы и сейчас

дружим и подкалываем друг друга: Старыгину — Арамису на юбилей подарили 60 тысяч мелочью, Балону (де

Жюссак) в полночь накануне дня рождения хором спели арию под окном. Однажды в Берлине я случайно встретил

Смирнитского — Портоса, а ночью мы с ним уже «брали Рейхстаг». Сразу — по кружке,

потом еще. В итоге оказались в подвале гастронома. Пейзаж, знакомый до боли: солома, ящики и немцы, которые

балдели от количества выпитого нами. А после этого — ещё и на площадь к Рейхстагу. И ведь мы дошли!

— А у вас самого в душе есть, как вы сказали, «то, ради чего»?

— К счастью — да. Чтобы жить на всю катушку, нужна страсть, азарт, который лишает тебя всякой

логики. Вот хочется — и баста! Когда я был молодым и рьяным, я просто шел напролом. А потом, наконец,

задумался и резко остановился. Я не Толстой, чтобы в старости уйти странствовать, и не Гоголь, чтобы сжечь

свой роман. И не игрок — без любви к рулетке. Моя страсть — разве что семья и дом. Я хотел бы

жить, как японец: ничего лишнего.

— А нет желания — убить в себе д.Артаньяна? И

стать собой?

— А я не чувствую себя д.Артаньяном. Эта роль — лишь одна из

моих работ. Хотя и одного героя-гасконца уже достаточно, чтобы не зря прожить творческую жизнь. Сломала ли

роль судьбу? Да если б мне сказали: «Сыграй двести неизвестных ролей или одного д.Артаньяна», я бы

не раздумывал ни минуты. Рядом с этим мировым персонажем все терминаторы, бэтмены и супермены —

временные кумиры.

— Признайтесь: почему вы на публике всегда в шляпе? И когда вы е

наконец снимете?

— Шляпа — мой сценический имидж. Я готов надеть на голову что

угодно, лишь бы мне предложили сыграть в новом стоящем фильме или спектакле. И потом, если я ее все-таки

сниму, то у вас возникнет ко мне еще больше вопросов. Чтобы их избежать, я этого и е делаю.

— Говорят, в жизни вы мизантроп и не любите людей. Это так?

— Да.

«Возлюби ближнего, как самого себя» — не моя заповедь. Это мой самый главный грех. Я людьми

не очарован. Я не люблю толпу! Сходите на массовое гулянье «Алые паруса» на набережной Невы

— рядом с домом, где я живу, — там веселятся люди с пустыми глазами и пивом в руках. И я своих

дочку и внучку на такой «праздник» не возьму. Туда люди, верящие в романтику и идеи Грина, просто

не пойдут, потому что им будет страшно и противно… Однажды мне на концерте «Роллингов» в

Москве крайне довольные жизнью мужики пытались из самых лучших побуждений насильно затолкать в рот

одновременно марихуану и водку — чтобы мне стало «так же хорошо, как и им». Едва

отбился… У нас разучились радоваться по-человечески — сразу тьма лезет из человека. И я всегда

начеку.

— Вы – гордец?

— Я не гордец и могу не только презирать,

но и целовать руки в признательности. Помню, случай был раз в жизни, как во сне: вдруг ни с того ни с сего я

почувствовал: «Боже, как я безумно люблю всех людей!» Ощутил себя как бы частью мира. И хотел

задержаться в этом порыве, но все улетучилось в тот же миг. Теперь я это сознаю и каюсь, что не гуманист. Так

что я мизантроп — но спокойный… И знаю, что, случись большая беда, все изменится. Вспомните ГКЧП

— откуда ни возьмись в толпе появились одухотворенные лица. И понимаешь, что их много. И дети —

такие умницы!.. Просто пена лезет наружу, а тот слой людей, который называется «Россия», не так

заметен.