Народный артист России Михаил Сергеевич Боярский отпраздновал свой юбилей на сцене Театра им.
Ленсовета, представ перед публикой в спектакле по пьесе Р. Баэра «Смешанные чувства».
Кор.: Михаил Сергеевич, с возвращением Вас на родную сцену!
Уже 23 года Вы не стояли на этой сцене. За это время выросло целое поколение, которое никогда Вас не видело в
Театре имени Ленсовета. Присутствует ли мандраж при возвращении к истокам?
— Я из театра никуда не
уходил. Я играл здесь неоднократно «Интимную жизнь», принимал участие в капустниках, в
поздравлениях актерам на бенефисах, в юбилейных вечерах театра.
Кор.: Я имею в виду
репертуарные спектакли.
— Я участвую сейчас в репертуарном спектакле, как приглашённый артист. Я не
вернулся в театр, это просто площадка, на которой я сейчас играю. И в других репертуарных спектаклях я
участвовать не буду. Что касается мандража, то он у меня есть всегда. В данном случае был более сильный,
потому что это была премьера, и пока он не уменьшился, несмотря на то, что мы отыграли уже не один спектакль.
Я более спокойно играю «Интимную жизнь», которой уже 15 лет. А на «Смешанных чувствах»
пока волнение присутствует серьезное, которое даже иногда мешает. Но, надеюсь, профессиональный опыт, который
у меня есть, вскоре даст более серьезную уверенность.
Кор.: Официально объявлено, что
пример вернуться Вам подала Алиса Бруновна Фрейндлих. Так ли это в
действительности? Можно ли назвать петербургскую приму, актрису Фрейндлих Вашим маяком в искусстве?
—
Да, то, что она является маяком, — это действительно так. Благодаря её примеру я нашел замену юбилею — это
спектакль. Хуже, чем юбилей, как мероприятие публичное, ничего не может быть. Это такая мука и морока! Я бы не
хотел, чтобы мне дарили подарки, я не убежден, что этот спектакль — подарок для моих друзей, но, тем не менее,
я с открытым забралом вышел на встречу со своими друзьями и смог сыграть спектакль в день рождения. После
этого был небольшой фуршет с друзьями, которые по-прежнему служат в Театре Ленсовета, с самыми близкими
родственниками, с сумевшими пробраться через снегопады друзьями из Москвы, — вот и все, одним ударом семерых!
Кор.: В одном из интервью Вы сказали, что смирились с выбором режиссера в Ваши
партнерши супруги, замечательной «ленсоветовской» актрисы Ларисы Регинальдовны
Луппиан. Были другие варианты на роль Кристины Миллер?
— Нет, не было. Это не моя инициатива, я
вообще не хотел ни юбилея, ни спектакля. Это супруга в беседе с друзьями в театре обсуждала пьесу, про которую
сказали: «А вот бы сыграть в ней вам вместе». Я говорил: «Нет, нет, нет, я не буду!»
«Почему?»,- спросили меня. Я прочел, Олег Леваков рассказал экспликацию спектакля, — в общем, я
клюнул на эту приманку, понимая, что это будет вместо юбилейного вечера. Я не находил пьесу, я не выбирал
партнера, это всё за меня решили мои коллеги-друзья.
Кор.: Вы уже привыкли играть с
супругой, пример тому — долгий сценический успех постановки «Интимная жизнь»? Или все равно:
каждый новый спектакль — это какие-то открытия для Вас?
— Когда на протяжении стольких лет играешь одно
и то же название, то каждый спектакль — это более глубокое погружение в пьесу. Важно не отклониться ни вправо,
ни влево, а честно выявить суть пьесы, подчиниться замыслу драматурга и режиссера. И с каждым спектаклем мы
это совершенствуем, потому что спектакль под фонограмму не сыграешь. Это песню можно под фонограмму спеть. Мы
меняемся со временем, вместе с теми людьми, которые находятся в зале. У нас другие настроения, другое
состояние здоровья, другой возраст, другой взгляд на события в мире — все это придает каждый раз спектаклю
свежие краски.
Кор.: В «Интимной жизни» Вы играете любовь между людьми
среднего возраста, в «Смешанных чувствах» — более старшего, каждый этап особенный. Лично Вам какой
из них на сцене комфортней? А, может быть, интереснее было в молодости?
— Мне интереснее играть более
глубокий возраст, тут более серьезные и пронзительные чувства, есть уже понимание того, что это финишная
прямая к вечности, это и более щемящие чувства, и более смешанные. Гораздо занимательнее, чем семнадцати-
восемнадцатилетняя «жеребятина», — там одни желания и только бы дорваться до тела. Трудно
представить себе молодого человека восемнадцати лет, который рассуждает — там не до рассуждений, там
фантастичная страсть, желание обладать — вот первые чувства, которые возникают в молодости. Другой разговор,
если случается неудачная любовь — это может довести до самоубийства. Бескомпромиссны молодые люди. «Ах,
так! Смерть, дуэль, прыгнуть с обрыва, добиться любой ценой» и т.д. Нет, с возрастом все становится
гораздо тоньше…
Кор.: Чувствуете ли Вы родство с главным героем — характер,
мироощущение Германа Льюиса близки?
— Не совсем. Мне его характер нужно найти, а нашел или не нашел, —
это уже решает зритель. Мне нужно играть тот персонаж, который написан автором.
Кор.:
Насколько для Вас важно мнение режиссера? Или с Вашим авторитетом уже не поспоришь, — как скажете, так и
будет?
— Я солдат, который подчиняется генералу. Я, конечно, вношу какие-то свои коррективы, мы
советуемся, разные варианты пробуем, но в конечном итоге наше зеркало — это режиссер. И если не доверять ему,
то ничего не получится. В конечном итоге мы приходим к тому, что требует режиссер после всех долгих разборов
пьесы. Картину пишет он, мы предлагаем краски. Весь рисунок и полотно создает режиссер. Поэтому я даже не могу
вам сказать, что мы нарисовали, — никогда не видел эту «картину» со стороны. А взгляд изнутри
совсем другой, чем со стороны. Я должен доверять тому, кто это видит из зала.
Кор.: На
примере спектакля, что, по-Вашему, важнее: жить прошлым, жить настоящим или жить будущим? В какой пропорции Вы
видите успешное сочетание?
— Ну, это у Пушкина надо читать:
Сердце в будущем живет;
Настоящее
уныло:
Всё мгновенно, всё пройдет;
Что пройдет, то будет мило.
Это философский вопрос, мы
должны научиться жить сегодняшним днем, но, я полагаю, что в юности мы живем будущим, в средние годы — более-
менее философски относимся и к тому, что было, и к тому, что будет, а уже в возрасте мы в основном живем
прошлым.
Кор.: Предки автора пьесы — Ричарда Баэра — выходцы из Белоруссии. Вы
чувствуете так называемый «вкус Родины» в произведении? Или для чувств нет границ и таможенных
заслонов?
— Я не могу сказать, что какую-то национальную черту носит пьеса, нет — это общечеловеческие
проблемы, которые существуют между мужчиной и женщиной в солидном возрасте. Очень жаль, что Баэр уже ушел из
жизни, не посмотрев наш спектакль, не отругав нас, не сказав, что ему понравилось, а что — нет. Огромное
количество актеров играли эту пьесу в разных городах и странах. Мне было бы интересно узнать, насколько мы
приблизились или отдалились от замысла, который был автором заложен в пьесе.
Кор. В Москве в спектакле
Леонида Трушкина по этой пьесе играют два корифея — Инна Чурикова и Геннадий Хазанов. Вы видели их
интерпретацию? Не боитесь сравнений у профессиональных критиков?
— Я никогда не концентрируюсь на
критиках, это раз. Мы живем на разных планетах. Они в телескопы смотрят, что мы там делаем, а я даже не знаю,
на какой планете они находятся, так что они для меня вне контакта. Для меня критик — это Алиса Бруновна
Фрейндлих, Анатолий Равикович и, наверное, Чурикова и Хазанов. Я специально не смотрел московский спектакль,
дабы не попасть под влияние этих талантливых актеров, потому что я их обожаю Если бы я их посмотрел, я бы уже
ничего не смог сделать по-своему. Пытался бы сделать, но увиденное мне бы очень сильно мешало. Вот теперь я
могу посмотреть! И, конечно, сделаю это при первой возможности. Интересно, насколько можно по-разному прочесть
эту пьесу, как они прочитали, какими глазами. Какие болевые точки они там для себя нашли, в какую сторону
повернули замысел автора. Безумно интересно!
Кор.: К антрепризе у многих в России
сложилось устойчиво негативное отношение: известные актеры собрались лишь затем, чтобы заработать. Вы как
относитесь к такой точке зрения?
— Если антреприза хорошая — то она хорошая, если плохая — то плохая. Я
сам не участвую в антрепризе. Я не хожу на спектакли, которые мне не советуют друзья. Я хожу только туда, куда
меня направляют люди со вкусом. В частности, я могу спросить мнение своих друзей — Серёжи Мигицко, Ани
Алексахиной, Алисы Бруновны, Равиковича, своей супруги. Это те из моих друзей, которые говорят:
«О! Обязательно посмотри вот это или вот это!». Или Алексей Петренко скажет: «Посмотри
обязательно «Даму с собачкой». А так просто — ни за какие деньги не пойду!
Кор.: В спектакле главная героиня хочет покоя и тишины. А Ваш герой — любви. Есть схожесть
с реальной жизнью?
— Что касается меня: «счастья нет, есть покой и воля». Я стремлюсь к
этому сочетанию, мне оно кажется наиболее нужным человеку. Покой дает человеку возможность глубокого осознания
того, что происходит вокруг, а в суете ничего не получится.
Кор.: Так сложилось, что для
того, чтобы отрепетировать нынешнюю премьеру, Вам пришлось воспользоваться сценой Камерного театра города
Череповца. Неужели настолько нет мест на подмостках Петербурга, или это принципиальная позиция: либо Театр
имени Ленсовета, либо нигде?
— Конечно, это была вынужденная мера. Театр Ленсовета выпускал в это же
время спектакль по Чехову, к юбилею великого русского писателя. Поэтому нам не могли выделить сцену, чтобы мы
могли репетировать на ней с утра до вечера, в любое время, когда захотим, а Череповец смог. Более комфортных
условий я в своей жизни не испытывал никогда. За исключением разве что тех времён, когда был у руля театра
Игорь Петрович Владимиров, и мы репетировали репертуарные спектакли. А сейчас это делать невозможно, тем более
что наш спектакль был вне плана. Мы уехали на вологодчину, и это было счастье. Представляете, в театре не было
никого, кроме нас режиссёр, звукооператор, осветитель, помощник режиссера, артисты, костюмер. Вот в Петербурге
например: буфет, актеры снуют, анекдоты рассказывают, решают проблемы, закулисные разборки, административные
проблемы: площадка занята, не занята, этот заболел, тот опоздал. Улей жужжащий! Здесь же репетиционный процесс
был идеален. Администрация города была настолько тонкая и доброжелательная, что вообще никого не пускала в
театр: ни корреспондентов, ни студентов, ни просто любопытствующих. Потом мы пригласили всех, когда были
прогоны. Сначала студентов, потом пап и мам — нам надо было проверить, накатать спектакль на зрителе. Всё это
бесплатно, это была наша благодарность за комфортные условия для создания спектакля. Практически мы туда
уехали с зачатым ребенком, и самые сложные последние недели беременности прошли там в идеальном состоянии, и
мы родили ребенка, которого привезли и предъявили на сцене Театра имени Ленсовета.
Кор.: За последнее время мне довелось пообщаться со многими мэтрами сцены, сегодня вот
встретилась с Вами. И все говорят одну и ту же фразу, — мол, журналисты постоянно атакуют и задают одни и те
же вопросы, на которые уже наскучило отвечать. А о чем хотели бы поговорить Вы, что рассказать, о каких
неизведанных гранях театра или просто жизни? На какие вопросы было бы интересно ответить?
— Мне было бы
интересно беседовать с человеком, а не с журналистом, потому что журналист — это профессия,
скомпрометировавшая себя полностью. А если приходит интересный человек, тогда и вопросы не столь банальны, а
даже исповедальны. Ты начинаешь задумываться о том, о чем раньше бы никогда не задумался, и получается диалог,
а не ответы на вопросы. И есть вещи, которые можно совместно решить с журналистом. К сожалению, отношения
журналиста и актера — это всегда шаблон. Если бы я был журналистом, я, наверное, готовился бы к встрече очень
долго. Я бы старался учитывать то, что было бы интересно и читателям, и мне самому. Потому что задавать
профессиональные вопросы Дунаевскому или Маккартни, например, «каким образом вы пишите песню?» —
неправильно. Вряд ли они смогут объяснить. Но мне очень было бы интересно, что рождается сначала, слова или
музыка, или совместно. Может быть, мне было бы интересно задать какие-то философские вопросы, например:
«Вы сейчас уже в достаточно серьезном возрасте, чего вы ждете в дальнейшем от жизни, ваши
ожидания».
Кор.: Таких вопросов Вам не задавали?
— По крайней мере, часто —
нет. Потому что чем старше актер, тем ближе к тому, что он должен рано или поздно ответить: не проклинает ли
он себя за то, что выбрал эту профессию, стоит ли кривляться на сцене до конца дней своих, как Петрушка. Ну,
тут много всякого в голову приходит. Большинство артистов говорят: «Боже, как не хочется идти в театр,
будь он проклят!» И можно подумать, что это какая-то актерская бравада. А с другой стороны, в этом очень
много правды. Но когда артист выходит на сцену, он уже не философствует, а занимается делом.
Кор.: Что же для Вас тогда театр?
— Да ничего такого особенного в этом нет. Когда я в
театре, на сцене, тогда это хорошо, когда вне театра, это плохо. А насколько театр мне необходим? Все-таки я
не верю в искренность зрителей и актеров, за исключением людей, выходящих за рамки правил. Все это игра
тщеславия и гордыни. Равно, как и в спорте. Это такие неоправданные страсти, которые мешают человеку
сосредоточиться. Наверное, есть другая точка зрения. Есть люди, влюбленные в театр, но любить театр — не
значит уметь в нем играть. Я могу любить футбол, но на поле лучше мне не выходить. А многие путают любовь к
театру и умение в нем играть. Я могу любить скрипку, но это еще не значит, что я скрипач. Я вот учился 11 лет
на пианиста, но я не мог быть пятым, седьмым, десятым. Я знал, что мне не дотянуть ни по способностям, ни по
отпущенному Богом таланту, я это осознал. Но это не значит, что я осознал, что мое призвание — артист. Это
была проба. Постепенно, за 4 года театрального института и первые 10 лет в театре я начал ориентироваться,
находясь рядом с Равиковичем, с Алисой, с Владимировым, с Петренко. Я начинал понимать степень их одаренности
и трудоспособности, понимать то, чем они занимаются. Пытался подтянуться до них, но в какой степени мне это
удалось, я не могу сказать, но отличить цвета я могу, я не дальтоник. Очень много дальтоников в театре и в
зрительном зале, которые не понимают, зачем, что, почему и как. Многие ведь не могут отличить на слух, кто
дирижирует, Темирканов или Гергиев. Ну не дано, а любой музыкант сразу отличит Гергиева от Темирканова. То же
самое в театре. Зритель ни черта не понимает, что происходит на сцене, ему самое главное результат. Как на
футболе: мы выиграли, мы проиграли. А что происходит там — это очень сложная, интересная, непостижимая до
конца наука, которой можно заниматься всю жизнь, и все равно каждый раз все сначала. Это ремесло, конечно, но
когда видишь профессионального артиста на сцене, это сразу видно, по крайней мере тем, кто в этом деле хоть
что-то понимает.
Кор.: А не театралы могут различить профессионала и дилетанта на сцене?
— Думаю, что нет. Я бы не решился пойти на выставку какого-нибудь профессионального художника, в
живописи которого я ничего не понимаю, и потом рассуждать на эти темы, или писать о его творчестве критические
статьи. Слова «нравится — не нравится» не подходят, в таком случае лучше помолчать, я думаю.
Кор.: Записываете песни на студии?
— Чрезвычайно редко. Мне никто
ничего не предлагает. А если предлагают, то материал полностью дилетантский. Нет Виктора Резникова, не пишет
Сергей Скрипников, Максим Дунаевский — человек современный и несколько ленивый, он тоже не будет делать первым
шаг. Это одно из моих самых любимых занятий — записывать песни. Я записываю песни Кальварского, который
выпускает сейчас альбом к своему юбилею. Буду петь пять песен Геннадия Гладкова, с которым мы встретимся на
его юбилее. Записываю изредка для кино, для мультфильмов, но вот такой точной направленности «Пишу
альбом» — такого нет. Но если бы передо мной стоял выбор: кино, телесериалы, премьера в театре или
работа с хорошим композитором, я бы выбрал последнее. Это интересная, кропотливая работа, и песня — очень
весомое понятие, очень благодарное. Или попал в сердце — или нет. В спектакле очень многое зависит от
партнеров, от режиссера. А вот тут можно выявить себя максимально, потому что есть мелодия, написанные хорошим
поэтом стихи, которые в сжатом виде могут больше дать, чем большие монологи. Но раз на раз не приходится,
бывает, что спектакль гораздо интереснее. В меньшей степени, конечно, кино и телевидение. Поскольку это
затяжной процесс и практически не живой сейчас.
Кор.: Ваши пожелания зрителям,
которые придут на «Смешанные чувства», чтобы увидеть своих любимых актеров?
—
Я бы хотел, чтобы приходили не на Луппиан и Боярского, а на профессиональный спектакль, на жизнь
Германа и Кристины. И чтобы зорители следили за судьбой этих людей, которые совсем на нас не похожи —
там свои мировоззрения, свои привычки, чтобы замысел автора проявился в нас, мы — передатчики его чувств и
мыслей, а не Боярский и Луппиан, которые вышли на сцену и кривляться начали. Мне кажется, что
режиссёр Олег Леваков пытался это сделать не бенефисом двух артистов, а раскрыть тонкость, чувственность и
нежность этой пьесы.
29.01.2010, Екатерина Мартынова,- «Инфоскоп», 2010,
февраль
Нет комментариев