Визит мушкетера

Михаил Боярский о волке-наркомане, шкуре Мосия Шило и бороде

бога.

О памяти
Я часто не помню, что сыграл, что спел. У меня диабет – все

вымывается из памяти. А я подумал и решил – ну и хорошо, зачем мусором заполнять голову. Остается

главное: я помню, как меня зовут, как зовут детей и куда вернуться домой. Нужно жить вперед, а не назад.
 
О народе
У меня нет песен, под которые танцевали бы все, прыгали ложки-тарелки.

«Такси» для меня – полная загадка. Чего там? «У-у-уу»? Волк-наркоман поет. Но

как запал народ! Это, наверное, ассоциации: помните, была песня «У, мамми, у, мамми-мамми блю, у, мамми

блю» – и так восемь минут. Попробуй такое выдержать! Я ненавидел эту песню. Но любят у нас, любят

подвыть. Я был на дне рожденья Жириновского – он мне восемь раз «Такси» заказал. Я пел и

быстрее, и медленнее, и без проигрыша, и так и сяк. Очень стеснялся – думал, люди будут выходить, потом

возвращаться: «Ну чего? Довыл свое?» А потом бац – и премию «Золотой граммофон»

за нее получил, и ремикс на нее сделали. Вкусы народа – не по-ни-ма-ю.

О стиле
Черное

– моя рабочая одежда. Есть люди, которые, появляясь на экране, ежедневно что-то меняют в облике. Ну так

это ж нужно думать об этом! А тут – раз, два и готово. Высоцкий вон не позволял себе выходить на сцену в

перьях. Я с удовольствием пойду в костюмерную, буду там примерять костюм Мосия Шило (персонаж Боярского из

сериала «Запорожская сечь». – Прим. ред.) – шкуры, кровь, чуб. Наголо постричься, шрам

на роже сделать – ради бога. А на сцене-то что передергивать? Фрачная пара – прекрасно. Но куда в

ней? В баню не пойдешь, а больше я никуда не хожу. В театр стараюсь одеться понезаметней – чтобы весь

зал, вместо того чтобы смотреть на сцену, не наблюдал за тем, как Боярский реагирует на жену или дочку. Дома

довольно много вещей – но они гниют. Купили в 1995-м новое пальто, оно висит до 2003-го – и на

помойку. А сейчас, вы говорите, в моду входит клеш. Так у меня всю жизнь все штаны клешеные! Короче, зачем

покупать новые джинсы, когда в моде дырявые?
«Сложно заставить публику просто сидеть,

наслаждаться. Даже у нас на игре «Зенита» люди курят, пьют пиво, семечки едят. Я не стал бы

выступать в филармонии. Я себя вольготней чувствую, если люди могут отвлечься».

О

гражданственности
Это барды предъявляют свои философские взгляды, гражданские позиции… У меня –

песни из мульт­фильмов, спектаклей и кино. Я не читаю Маяковского со сцены, я не поэт-правдоруб. Нет,

запросто спою на заказ патриотические песни – но если они хорошие. Не такие: «Патри-оти-чес-ка-я

песс-ня, слу-шай-те все!». «А-ля гер ком а-ля гер» – ее же можно петь и в Чечне, и где

угодно. Гражданская позиция должна проявляться ­через все, что ты делаешь.

О корпоративах
Главное – не забывать о бухгалтерии: я же работаю не за аплодисменты. Пьют, говорите? Едят? Да хоть

они там спят! Я видел Джона Леннона, который пел в ресторане. Я не стал бы выступать в филармонии – это

не мой жанр. Я себя вольготней чувствую, если люди могут отвлечься. Люблю ­общаться с аудиторией.

Об импровизации
Мне обидно, что на сцене надо гово­рить только то, что обязан. Любая

случайность у меня вызывает восторг: кошка прошла, зритель заснул и захрапел, пришел не вовремя и к

артис­ту, пьяный, обращается… Во время спектакля так напряжен нерв, что мож­но стихами ответить!

Спуститься, расцеловать. Тут надо вовремя схватить бога за бороду! Алиса Фрейндлих играла спектакль

«Оскар и Розовая дама» – там 14 писем к богу. Телефон в зале зазвонил, она: «Ах, слава

богу, там, на небесах, / Все с телефонами в порядке…» Еще можно цыкнуть друг на друга: «Чшш,

перестань! Не видишь – человек разговаривает! Мы подождем». И он сидит там, красный весь.

О

Москве
К Москве я отношусь с завистью. И люди здесь щедрее, чем в Петербурге, – ко всему

прибавляют два нуля. Клубов огромное количество, телеканалов до хрена. Я бы сюда переехал – если бы Лиза

не поступила в Петербурге. Собирался еще лет 20 назад – и Ефремов приглашал, и Марк Захаров. Но наш

Театр Ленсовета тогда был покруче – не то что сейчас.

О кино
Это все халтура и не имеет

отношения к главному по существу – к театру. Но я – мужик. Значит – должен работать.

О мемуарах
Сейчас все пишут. Все. Думали, они артисты – оказались писатели. Меня просят:

«Миш, вы наговорите – мы уж сделаем». Слава богу, за книжку взялась сестра – она

театровед, человек пишущий. Меня же надо заставлять. Если заставят – сделаю все что угодно.

О

добродетели
Любовь к женщине. Вообще – любвеобильность. Щедрость. Все остальное, что обычно

мужчины говорят, – оно, конечно, хорошо… но вранье.

«Я не ориентируюсь на молодежь,

чью-то там любовь к какому-то ретро. У меня нет ни продюсера, ни директора, ни хрена никого нет».

О вранье
Врать мы научились здорово. Сейчас такой апогей тартюфства. Я и в себе это замечаю.

Оттого, что у меня дети, я никогда в жизни правды не скажу. Был бы один – правду-матку резал бы как

хотел. Либо молчишь, либо говоришь так, чтобы это было выгодно. Притом не забываешь, что тебе в этом вранье

надо выглядеть убедительно. Весомо. Это процесс театральный. Кто убедительней врет – тот лучший артист.

Лицедей – что с него взять.

О поклонниках
Терпеть не могу слово «сфоткаться»

– плебейское такое. Лезут со своими телефонами… Но это входит в меню артиста – ну, в разумных

пределах. Поэтому фоткаюсь. «Вы не могли бы?..» – «Нет, не мог!» Потом думаешь:

«Черт, ведь мог же!» Человек публичный должен соблюдать нормы, которые не оттолкнут от него

публику.

О раздражительности
Я сорвался один раз так… Усталый, на лифте поднимаюсь в номер. А

устроиться в гостиницу тогда было невозможно! И какая-то женщина спрашивает: «А чегой-то вы в шляпе?

» У меня полилось такое, что страшно вспомнить. Оказалось, это была директор гостиницы. Главное в таких

ситуациях – не утерять чувство юмора.

О кумирах
Самая распространенная оговорка –

подходит человек и, запинаясь, говорит: «Здравствуйте, я ваш кумир…» Да, говорю, я сразу так и

подумал, как вас увидел. Не сотвори себе меня.

О слабостях
Жена говорит: «Тебя так боятся,

что не зовут к телефону, – просят «Мише передать». А я на самом-то деле размазня полная.

Несоответствие внешнего и внутреннего. Наверное, самозащита такая. Как черепаха, которая, кажется, вся

защищена – но бери ее голыми руками. И наоборот, голая змея. Те, кто меня знает, могут надо мной

издеваться как хотят. Я люблю, когда надо мной издеваются. Обожаю просто.

GQ, N5 Май 2008 года